Моисеев Александр Федорович

О своем родственнике рассказывает Моисеева Елена Александровна:
«Повествование от имени Моисеева Александра Федоровича.
«21 сентября 1942 года я оказался на службе в в/ч № 21640 3-го лыжного батальона 24-й отдельной лыжной бригады в звании красноармейца-минометчика в городе Канске Красноярского края. В начале 1943 года нашу бригаду направили на Северо-Западный фронт, где она влилась в 4-ю воздушно-десантную гвардейскую стрелковую дивизию. Лично я оказался в 12-м полку. Там начался мой боевой путь. Мне тогда не было еще полных 20 лет. О службе на Северо-Западном фронте у меня в памяти остались только изнурительные переходы по лесам и болотам. А в одном месте чуть не сомкнулось кольцо окружения нашего батальона. Были и комические эпизоды, когда наши хозяйственники решили из имеющейся ржаной муки испечь хлеб в русской печке в одном из населенных пунктов. Хлеб, конечно, не испекли, так как надо было срочно выступать. Нам раздали тесто. По-разному распорядились тестом мои товарищи. Некоторые съели его сразу. Я же на одном из очередных привалов сумел вскипятить из снега воду и сварить без соли нечто похожее на суп. В то время это варево мне показалось лучше всякого деликатеса. Надо иметь в виду, что снабжение продуктами было затруднено из-за отсутствия дорог.
В марте или апреле нас погрузили в эшелоны, предварительно помыв в вагоне-бане, и направили на Центральный фронт, где до 5 июля мы укрепляли оборону. К сожалению, я не помню ни одного населенного пункта, где это было. Помню массированные бомбовые удары и артобстрел нашей обороны. Померк свет. Стало темно, как ночью, из-за сплошного дыма. Взрывы бомб и снарядов слились в сплошной гул. Над головой свистели, скрежетали осколки. 7 и 8 июля телефонная связь командного пункта батальона с нашей ротой была прервана. Лейтенант Золоторенко, командир роты, приказал мне восстановить связь. Со стороны Понырей противник вел ожесточенный огонь из минометов и артиллерии, не умолкал свист пуль. Под огнем мин и снарядов, под свист пуль я восстановил связь, за что был представлен к правительственной награде — медали «За боевые заслуги», которую я получил спустя 26 лет. Основная же моя военная специальность — заряжающий 82-мм батальонного миномета, поэтому я был всегда в расчете.
10 июля немцы были остановлены, и мы перешли в наступление. Как сейчас помню, горела станция Поныри от залпов «Катюш», артиллерийских снарядов и наших мин.
15 июля мы продвинулись вперед и сменили огневые позиции. При этом использовали окоп немецкого минометного расчета. Наш расчет продержался в этом окопе недолго. Почти прямым попаданием весь расчет был выведен из строя. Я был ранен в голову и глаз. Помню, когда мне оказали первую помощь, меня товарищи везли в медсанбат на конной повозке, и здорово трясло. Потом я потерял сознание и очнулся через девять суток в полевом госпитале. Сколько был времени без сознания, я узнал из истории болезни. В полевом госпитале мне сделали операцию — трепанацию черепа. Согласно выписке из истории болезни у меня остался костный дефект черепа. Металлический осколок не удалили, он находится в голове, в задней черепной ямке (выражение медиков). До сего времени сохранились явления после парализации правой руки и ноги.
В госпиталях находился до февраля 1944 года. Из госпиталя города Новосибирска меня комиссовали, установили вторую группу инвалидности, и я вернулся домой. Дома узнал, что получено извещение о моей гибели и захоронении в селе Поныри Понырского района Курской области 15 июля 1943 года. К сожалению, не сохранилось письмо комбата, в котором он писал моей сестре Ольге о моей гибели. Содержание письма, однако, я помню. Он писал, что в 14 часов 15 июля 1943 года я был тяжело ранен в голову, в 14:30 скончался. В письме он писал также, что отомстят врагу за мою смерть.
После войны я встречался с моим однополчанином, воевавшим со мной в минометной роте — Каленовым Иваном Васильевичем, уроженцем деревни Суропцово Загороского района МО, моим земляком. Он рассказал мне историю появления на свет извещения о моей гибели. Когда меня везли в медсанбат и я потерял сознание, ездовой подумал, что я умер. Однако меня он не бросил, а довез до первого медсанбата, но тот был переполнен, довез до второго — и тот оказался переполнен. Тогда ездовой повез меня до третьего медсанбата и там сказал, что я умер и меня можно хоронить. С этим он вернулся в роту и сообщил, что я умер в дороге. Его рассказ дошел до командира батальона и лег в основу письма сестре о моей гибели. Так появилась моя фамилия в книге убитых и захороненных в музее поселка Поныри под № 2751, так появилась моя фамилия на памятнике в Понырях над братской могилой в районе Сельхозтехники.
Об этом я узнал только на встрече ветеранов 4-й Воздушно-десантной дивизии в Понырях 5 июля 1980 года. До этого у меня сохранилось только одно извещение, которое я оставил в музее поселка Поныри. В музее, в книге убитых и захороненных в Понырях, в графе «убит 15 июля» я отметил, что жив, поставил дату 5 июля 1980 года и расписался».