Константинова
Лидия
Васильевна

Рассказ Константиновой Л. В. прислала Хлопонина Анна Всеволодовна: «1941 год. В 10 часов утра мы были с двоюродной сестрой Валей в бане, одеваемся и слышим, что началась война. Сразу бегом помчались домой. Жили мы в Скатертном переулке. Весь дом – примерно 9 квартир, все плачут, кричат, все в растерянности. Из школы нас стали собирать и отправлять в Касимов, где мы собирали колоски – помогали с урожаем. В сентябре за мной приехала мама. Я была старшей – 10 лет. Остальных детей мама уже отвезла в деревню Симоново Калининской области (сейчас – Тверская) и вот забрала меня. Там радио не было, не имели никаких известий. Буквально через неделю после нашего приезда в Симоново из соседней деревни Войлово на мотоциклах приехали немцы и начали размещаться в домах. Дом бабушки богатым, там немцы разместили свой штаб. Так приблизительно 1,5 - 2 месяца мы были в оккупации. У нас дом был поделен на две семьи. В нашей половине немцев не было, они жили у тёти Насти Сугробовой за стенкой, на другой половине. Причем это были не немцы, а финны, которые оказались злее немцев. У них пропали папиросы, они стали всё вверх дном переворачивать, искать, и у нас увидели кадку и подумали, что там их папиросы или какие-то взрывные устройства, а там было-то мясо (солонина). Вот немцы чуть не убили маму. А она кричит: «У меня дети, дети!!!». Мы плакали и кричали. Кадку немцы разбили, увидели, что там мясо, всё изуродовали, но оставили маму в покое. Осень и зима были очень суровыми. Первый раз болото замерзло – такие холода были! Есть вообще было нечего, и немцы иногда давали нам, детям, конфетки. Каждый день вечером со стороны болота мы видели зарево. Пожилые люди в нашей деревне говорили, что это немцы деревни жгут. Тогда мы и решили начали копать окоп, землянку, но не успели выкопать до конца, т.к. начала гореть наша деревня, всё вокруг полыхало. Наш дом горел, мама кричала. Документы оставались в горящем доме. Бабушка (папина мама) побежала в горящий дом и вынесла документы. Немцы из домов все уносили с собой - иконы, лики и серебряные оклады. Убивали животных. С собой немцы забрали двоюродного брата Николая (ему еще 20 не было). У него были постоянные припадки – наверное, эпилепсия. И судьба его неизвестна: то ли сразу убили, то ли дальше увели с собой. Вторая жертва оккупации – сосед бабушки, ребенок, старший сын Корниловых. Он что-то искал на поле перед речкой Хвошней и взорвался на мине. Осталось в деревне всего три дома со стороны болота. Нас, детей, разместили на палатях одного из домов – дома тёти Полины Андриановой. В этом же доме устроили медсанчасть. Раненых привозили из-под Старицы и Ржева. Когда немцы только ушли, мы вдруг услышали русский мат, ползли наши разведчики в белых маскировочных халатах. Наши части прошли вдогонку за немцами, и потом мы слышали выстрелы, что дальше было – не знаю. Новый год. Раненые стонут, а наши медсестры ели, пили, смеялись, им не до раненых и не до нас, голодных. Мы сидели на палатях, смотрели и слюни глотали. Раненые умирали, и их сбрасывали в братскую могилу на углу за школой, на повороте в Войлово. Потом мужики из Войлово нашли в роще трёх дезертиров, а спустя время кто-то в роще нашел троих мертвых солдат (наверное, тех же). Солдат похоронили возле Войлово и написали, что они - герои. Кем они были на самом деле – не знаю. У нас в Симоново не было лошадей, всё сожгли дотла, мы, голодные, думали как выехать в Москву. Войлово почти не пострадало, и там нам дали лошадь и повезли в Тверь, на вокзал. Начальство дало нам разрешение ехать и нас посадили в один из военных эшелонов…»